Цвет боли: черный - Страница 23

Она права, Кунгсхольмен, хотя и немногим моложе того же Эстермальма или Седра, но значительно тише. У каждого района Стокгольма не просто свое лицо, но и свой стиль и ритм жизни. Это неудивительно, они разные при всей похожести. Я не говорю о южных районах, которые, как новые районы многих европейских городов, похожи друг на друга, речь идет о старых, застраивавшихся несколько веков назад.

Жить в них здорово и непросто одновременно, я знаю, детство провела в Норрмальме и Эстермальме. В районе Сергель или Стуреплан не бывает тихо ни в какое время суток и время года. Днем толпы покупателей, туристов и просто праздношатающихся, ночью тех, кому мало развлечений в клубах или просто на таковые нет денег. Людское море выплескивается на улицы и площади, движется, пересекается, завихряется, растекается по магазинам, ресторанам, кафе, клубам, чтобы тут же снова появиться, слиться, пересечься, растечься…

Норрмальм и Эстермальм – это человеческая круговерть круглосуточно и круглогодично, какая бы погода ни стояла, людской поток не сбивают ни дождь, ни метель.

За ними усиленно тянется Васастан, хотя, конечно, ему далеко, недаром некоторые его дальние микрорайоны даже называют Сибирью. Конечно, туда возят туристов в дом на Далагатан, где жила Астрид Линдгрен, показывают Васапаркен, где она и ее Пеппи обожали прогуливаться с друзьями, но особым наплывом гостей Васастан все равно не отличается, разве только кто-то решится, выйдя из аэропортовского экспресса, пройтись к центру пешком. Но таких немного. И все равно Васа делает вид, что он тоже крутой городской район, разве только немного, ну совсем чуть-чуть уступающий Норрмальму.

Жить в Гамла Стане все равно что в витрине сувенирной лавки, там нескончаем поток туристов, один плюс – основная масса появляется после завтрака и разбредается к вечеру. Жить в витрине трудно, но никто не жалуется и покидать свое место на виду у туристов не намерен.

Щелк, щелк – стена вашего дома снова привлекла внимание туристов с другого конца планеты, потому что на ней видны расплющенные металлические скобы… Щелк, щелк – очередная группа восторгается тем, что велосипед можно просто прислонить к стене дома, оставив на ночь… Щелк, щелк – кто-то пытается сняться в обнимку с памятником Эверту Таубе… Едва ли кто-то из любопытных слышал хоть одну из песен Таубе, просто очкарик в берете показался забавным.

И у «Одинокого мальчика» снова склад монет, конфет и кусочков булки – так его благодарят за то, что молча позволяет полировать свою головку. Одиночество под прицелами фотоаппаратов и с галдящими вокруг туристами – это своеобразное одиночество, хотя, надо отдать должное, галдят несильно, видно, все же проникаются…

На этой крыше жил Карлсон… Или до сих пор живет? Неважно, тысячи объективов направлены на красную крышу. Туристы народ особенный, верят всему, что ни скажут.

Седермальм тоже район особый. Живущие на Седре, снобы в не меньшей степени, чем жители Норрмальма, Эстермальма или Гамла Стана. Только там снобизм особый, декадентский. О СоФо и говорить нечего, что может сравниться с СоФо? Ничто, даже в Стокгольме!

А теперь вот мы будем осваивать Кунгсхольмен. Королевский остров – Кунгсхольмен – словно в стороне и от остального города, и от споров по поводу престижности. Нет Сергель или Стурегатан? И не надо! Даже Стадхюсет – Ратуша – у Кунгсхольмена несколько в стороне, словно, согласившись ее принять, остров выделил местечко на краю, чтобы любопытные не совали носы дальше.

Изначально это остров-ремесленник, здесь издревле селились те, у кого не хватило денег вступить в соответствующую гильдию в Гамла Стане. Конечно, никаких вредных производств на острове давно нет, все вынесено за город и на улице Гарваргатен никто никакие кожи не дубит, но память осталась, стокгольмцы до сих пор временами называют Кунгсхольмен Голодным островом.

Но сейчас умереть с голода на Кунгсхольмене можно разве что по собственному желанию – кафе, ресторанов и клубов хватает и здесь.

Лилит жила во дворе дома, где кафе «La Dame Noire» и «Mamas & Tapas», в которых мы бывали часто. Если сказать об этом Бритт, как и о близком соседстве маленького уютного кафе «Kungsholmens Glassfabrik», славящегося своим мороженым, то не помогут никакие последующие диеты и пробежки в парках. К тому же вокруг немало суши-баров, а еще индийский ресторан, греческий на набережной и так далее.

Лилит уехала из Стокгольма в Лондон и меня забыла, лишь изредка поздравляет с праздниками, но Кунгсхольмен я все равно помню.

Расследование на время отложено, следовало сначала разобраться с учебой.

У нас до начала весенней сессии оставалось несколько дней. Бритт решила, что их нужно использовать с толком, и первым делом принялась наполнять свою комнату всякой всячиной преимущественно розового цвета. Не удержавшись, я ехидно поинтересовалась, как все это согласуется с ее эстетическими воззрениями прошлого семестра и как на такое буйство сумасшедшего розового посмотрят в колледже. Бритт дернула плечиком:

– Я имею право на собственный вкус.

– Уж очень смахивает на «Блондинку в законе».

– Ну и что? Ты забыла, что она оказалась победительницей, доказав, что светлые волосы и розовый цвет не помеха уму.

Оставалось только махнуть рукой. Я знала одно: этот семестр последний в учебе Бритт в колледже дизайна, с нее достаточно. По-настоящему Бритт хотела стать только скрипачкой, но судьба распорядилась так, что после аварии ей пришлось оставить обучение на факультете искусств, с тех пор моя подруга маялась, не находя точку приложения сил. Беспокойная натура швыряла ее из одной крайности в другую, за полгода Бритт явно надоело создавать минималистичные наряды и выражать свое видение мира, кромсая ткани и соединяя их в нечто новое. Что дальше? Может, посоветовать писать картины? У Бритт получилось бы, она безумно талантливая, только очень непостоянная. Нет, не стоит, тогда под ногами будут хрустеть тюбики с краской, а стены квартиры окажутся расписаны так, что Ларс, вернувшись из Оксфорда, не узнает собственное жилище.